Илья Эренбург
Всемирный Совет Мира предложил всем народам отметить трехсотпятидесятилетие со дня появления в свет романа великого испанского писателя Мигеля де Сервантеса. Это решение справедливо: нет, кажется, в мире книги, которая больше объединяла бы разноплеменных и разноязычных людей, чем «Дон Кихот». Задолго до того, как стали обычными кругосветные путешествия, бедный испанский рыцарь на своем тощем Росинанте и верный его оруженосец на осле объехали земной шар.
Судьба романа Сервантеса может быть названа исключительной. Мы знаем книги, которые потрясали современников, но вскоре забывались. Мало кто в 1955 году прольет слезы над романом Жорж Санд или разделит волнение зрителей, присутствовавших на премьере «Эрнани». Нам известна судьба других книг, не понятых при их появлении и нашедших признание много времени спустя. Слава пришла к Стендалю после смерти, стихами Рембо люди начали увлекаться, когда их автора не было в живых. «Дон Кихот» был признан сразу. Первое издание прославленного романа Сервантеса вышло в свет в 1605 году, и в течение последующих пяти лет он был переиздан в Мадриде, Валенсии, Лиссабоне, Милане, Брюсселе. В 1812 году «Дон Кихот» был переведен на английский язык, а два года спустя – на французский. В России роман Сервантеса был издан впервые в 1769 году, но задолго до того многие русские, владевшие французским языком, восторженно отзывались о «Дон Кихоте». С начала XVII века и до наших дней вышли тысячи изданий романа Сервантеса. Книгу переделывали, сокращали, дописывали, превращали в драмы и комедии, в оперы и балеты, в кинофильмы и феерии.
«Дон Кихота» испанцы справедливо считают созданием национального гения. В этом романе не только дана правдивая картина Испании того времени, в нем воплотились присущие испанскому характеру благородство, жестокая ирония, мечтательность и суровый реализм. Между тем «Дон Кихот» дорог всем народам. Мы можем снова сказать, что это явление исключительное, ибо многие большие писатели, почитаемые своими соотечественниками, остаются малопонятными для других народов. Несмотря на культурную гегемонию, которая принадлежала Франции в XVII столетии, трагедии ее замечательного драматурга Корнеля никогда не воспринимались иностранцами с таким благоговением, с каким встречали их французы. А герой Сервантеса равно дорог и его землякам, и англичанам, и французам, и русским.
Литературоведы, любящие порядок, издавна утверждали, что «Дон Кихот» – это злая пародия на рыцарские романы, которыми зачитывались современники Сервантеса, как зачитываются теперь иные детективными романами. Действительно, Сервантес высмеял глупые романы, бывшие некогда в моде, и после появления «Дон Кихота» издателям XVII века пришлось пересмотреть свои планы. Однако, будь «Дон Кихот» только пародией на давно вымерший литературный жанр, его забыли бы вскоре после того, как были забыты рыцарские романы.
Литературоведы, впрочем, добавляют, что, желая написать пародию на рыцарские романы, Сервантес одновременно с глубоким реализмом показал Испанию эпохи Филиппа II. Это, разумеется, правда: читая «Дон Кихота», мы видим страну, бывшую тогда великой империей, в ее повседневной жизни, видим ее идеалы и противоречия, пышность и нищету. Но если бы роман Сервантеса давал только правдивое отображение Испании конца XVI века, он мог бы пожалуй заинтересовать узкий круг людей, изучающих историю, и, конечно, им не зачитывались бы люди всех стран и всех возрастов.
Объяснение любви читателей к роману Сервантеса прежде всего в том, что его герои для нас живы и близки. Это поразительно, если представить себе, насколько непохожа наша эпоха на ту, которая описана Сервантесом. Во времена, когда начал свои злоключения рыцарь из Ламанчи, Испания была империей, над которой, как тогда говорили, никогда не заходило солнце. Ей принадлежали Нидерланды и Мексика, Португалия и Перу, Австрия и Парагвай. Можно сказать, что Мадрид правил половиной мира. Много событий прошло с тех пор, и давно закатилась военная звезда Испании. Во времена Сервантеса буржуазия была еще подростком, феодальный строй казался непоколебимым. Давно буржуазия после бурных революций, которые привели ее к власти, одряхлела. Родился новый строй, о котором смутно мечтал передовой гуманист XVI века Мигель Сервантес. Конечно, в Голландии еще можно увидеть ветряные мельницы, но там существует общество любителей старины, охраняющее архаические сооружения. Дон Кихота потрясло «сатанинское огнестрельное оружие». Это оружие теперь умиляет в музеях современников водородной бомбы. Декорации устарели, костюмы вышли из моды, нравы изменились. Но сердце Дон Кихота и смекалка простодушного Санчо Пансы не вылиняли от времени.
Как всякая великая книга, «Дон Кихот» допускает множество толкований. Каждая эпоха смотрит на него новыми глазами. Взрослые читают его иначе, чем дети. Любопытно сопоставить, как воспринимали героя Сервантеса два человека, жившие в одну эпоху. Белинский видел в Рыцаре Печального Образа человека, который тщится повернуть историю вспять, а Герцен, описывая бунтарей и мечтателей, желающих приблизить будущее, но не обладающих ни силой, ни разумом, называл их Дон Кихотами.
На различных языках существует выражение «донкихотство». Может быть, в этом сказалась ирония Санчо Пансы? Во всяком случае понятие «донкихотства» также далеко от Дон Кихота, как определение «гамлетизм» далеко от героя Шекспира. Говоря о «донкихотстве», люди обычно вспоминают только нелепые ситуации, в которые попадал герой Сервантеса, и прежде всего штурм ветряных мельниц, но они не думают при этом о мудрых наставлениях Дон Кихота своему оруженосцу, перед тем, как Санчо стал губернатором Баратарии.
Образы Дон Кихота и Санчо Пансы прекрасно показывают, насколько условны деления классического романа на «положительных» и «отрицательных». Никто не скажет, что должно подражать Рыцарю Печального Образа и атаковать отару, принимая овец за врагов. Но кто осмелится причислить Дон Кихота, неизменно возмущавшегося несправедливостью и преданного высоким идеям гуманизма, к персонажам, заслуживающим презрения? Да и Санчо не столь прост, как это может показаться. В нем есть и хитрость, и некоторый практицизм, но его преданность Дон Кихоту показывает, что идеалы поборника правды были дороги тучному лукавому крестьянину. В Санчо много здравого смысла народа, и никого не удивляет, что, оказавшись губернатором, он показал себя выше образованных, но душевно диких сановников. Читатели любят героев романа Сервантеса и берут их сторону, когда над ними глумится сиятельная чернь.
Необычайной была в течение веков сила воздействия «Дон Кихота». Об этом можно судить хотя бы по признаниям писателей, которые выражали чувства своих современников. Гейне сказал: «На всех путях моей жизни меня преследовали фигуры худощавого рыцаря и его тучного оруженосца, особенно когда я достигал рокового перепутья». Байрон писал о «Дон Кихоте»: «Из всех повестей это самая печальная и тем более печальная, что заставляет нас смеяться: ее герой прав и всегда стоит за правое дело; бороться против злых– его единственная цель; вести неравную борьбу – его награда; его добродетели – вот в чем причина его безумия». Тургенев говорил: «Жить для себя, заботиться о себе Дон Кихот почел бы постыдным. Он весь живет (если так можно выразиться) вне себя, для других, для своих братьев, для истребления зла, для противодействия враждебным человечеству силам – волшебникам, великанам, то есть притеснителям». Может быть, лучше всего выразил отношение к герою Сервантеса Белинский: «Идея Дон Кихота не принадлежит времени Сервантеса: она общечеловеческая, вечная идея, как всякая «идея»: Дон Кихоты были возможны с тех пор, как явились человеческие общества, и будут возможны, пока люди не разбегутся по лесам. Дон Кихот – благородный и умный человек, который весь, со всем жаром энергической души, предался любимой идее; комическая же сторона в характере Дон Кихота состоит в противоположности его любимой идеи с требованием времени, с тем, что она не может быть осуществлена в действии, приложена к делу».
Лафарг рассказывал, что «Дон Кихот» был одной из любимых книг Карла Маркса. Мы можем легко догадаться, что творец научного социализма любил книгу Сервантеса за благородство и за ту жестокую иронию, которая в ней заключена. Он любил книгу, в которой показано, как нелепо пытаться спасти мальчика от побоев хозяина, не имея для этого силы, и он любил книгу, которая напоминает, что нельзя примириться с несправедливостью, что трижды прав был бедный рыцарь, попытавшийся защищать мальчика Андреса. Нельзя отделить в «Дон Кихоте» восторженного от смешного, иронии от патетичного. Сервантес это знал и не случайно определял своего героя как «разумного безумца».
Несоответствие средств цели – таков жестокий урок «Дон Кихота». Неудивительно, что роман Сервантеса вдохновил многих писателей. Фильдинг перевес испанского идальго в Англию, а Достоевский, задумав Мышкина, неустанно вспоминал Рыцаря Печального Образа. «Дон Кихот» волновал и Максима Горького, и Антонио Мачадо, и Жан-Ришара Блока. Белинский говорил: «Каждый человек есть немножко Дон Кихот; но более всего бывают Дон Кихотами люди с пламенным воображением, любящею душою, благородным сердцем, даже с сильною волею и с умом, но без рассудка и такта действительности. Вот почему в них столько комического, а комическое их так грустно, что возбуждает смех сквозь слезы».
Как это часто бывает, иные литературоведы, наивно принимающие великих писателей за исправных протоколистов, пытались отыскать прототип Дон Кихота; за этот прототип выдавали некоего Алонсо Кихадо, надзирателя Мартина Кихано или других лиц, встретившихся на жизненном пути Сервантеса. Более рассудительные литературоведы возражали, говоря, что Дон Кихот – типический герой, представитель разорившихся идальго. Бесспорно, для создания своего героя Сервантес должен был великолепно изучить своих современников, но в этот образ Дон Кихота он, как то делает всякий художник, вложил нечто личное, свое, автобиографическое. Свой прославленный роман Мигель Сервантес написал в конце жизни: первый том вышел, когда автору было пятьдесят восемь лет, а второй том, когда ему исполнилось шестьдесят восемь, за год до смерти. Позади у него была бурная жизнь, служба, скитания, битва при Лепанто (он потерял тогда левую руку), пять лет, проведенных в плену, годы бедности, сердечная неурядица. Жизненный опыт большого и мужественного сердца вложил Сервантес в свой роман. Не раз он излагает свои мысли устами безумного рыцаря и в конце книги признается: «Для меня одного родился Дон Кихот, а я родился для него...»
Советские читатели любят роман Сервантеса не только как исторический памятник. Трогательная и вместе с тем смешная фигура Рыцаря Печального Образа им дорога в потому, что Дон Кихот стремился уничтожить несправедливость, и потому, что его комическая и трагическая судьба показывает, как важно, преследуя высокую цель, обладать разумом, сознанием.
Напрасно одни видели в романе Сервантеса осмеяние мечты, а другие восхищались мечтой – Дульсинеей, противопоставляя ей действительность. Сервантес возвеличил Дон Кихота и осмеял то, что люди потом прозвали донкихотством.
Празднование трехсотпятидесятилетия со дня выхода в свет «Дон Кихота» поможет сближению народов, отстаивающих идеалы справедливости, свободы и мира; с волнением они повторят прекрасные слова героя Сервантеса: «Свобода, Санчо, есть одна из самых драгоценных щедрот, которые небо изливает на людей; с нею не могут сравниться никакие сокровища; ни те, что таятся в недрах земли, ни те, что сокрыты на дне морском... и, напротив того, неволя есть величайшее из всех несчастий, какие только могут случиться с человеком».
Роман Сервантеса помогал, помогает и еще долго будет помогать разноплеменным читателям в их борьбе за величайшие человеческие ценности, за тот золотой век, который казался Дон Кихоту преданием далекой старины и который людям XX века представляется будущим человечества.
1955 г.
Всемирный Совет Мира предложил всем народам отметить трехсотпятидесятилетие со дня появления в свет романа великого испанского писателя Мигеля де Сервантеса. Это решение справедливо: нет, кажется, в мире книги, которая больше объединяла бы разноплеменных и разноязычных людей, чем «Дон Кихот». Задолго до того, как стали обычными кругосветные путешествия, бедный испанский рыцарь на своем тощем Росинанте и верный его оруженосец на осле объехали земной шар.
Судьба романа Сервантеса может быть названа исключительной. Мы знаем книги, которые потрясали современников, но вскоре забывались. Мало кто в 1955 году прольет слезы над романом Жорж Санд или разделит волнение зрителей, присутствовавших на премьере «Эрнани». Нам известна судьба других книг, не понятых при их появлении и нашедших признание много времени спустя. Слава пришла к Стендалю после смерти, стихами Рембо люди начали увлекаться, когда их автора не было в живых. «Дон Кихот» был признан сразу. Первое издание прославленного романа Сервантеса вышло в свет в 1605 году, и в течение последующих пяти лет он был переиздан в Мадриде, Валенсии, Лиссабоне, Милане, Брюсселе. В 1812 году «Дон Кихот» был переведен на английский язык, а два года спустя – на французский. В России роман Сервантеса был издан впервые в 1769 году, но задолго до того многие русские, владевшие французским языком, восторженно отзывались о «Дон Кихоте». С начала XVII века и до наших дней вышли тысячи изданий романа Сервантеса. Книгу переделывали, сокращали, дописывали, превращали в драмы и комедии, в оперы и балеты, в кинофильмы и феерии.
«Дон Кихота» испанцы справедливо считают созданием национального гения. В этом романе не только дана правдивая картина Испании того времени, в нем воплотились присущие испанскому характеру благородство, жестокая ирония, мечтательность и суровый реализм. Между тем «Дон Кихот» дорог всем народам. Мы можем снова сказать, что это явление исключительное, ибо многие большие писатели, почитаемые своими соотечественниками, остаются малопонятными для других народов. Несмотря на культурную гегемонию, которая принадлежала Франции в XVII столетии, трагедии ее замечательного драматурга Корнеля никогда не воспринимались иностранцами с таким благоговением, с каким встречали их французы. А герой Сервантеса равно дорог и его землякам, и англичанам, и французам, и русским.
Литературоведы, любящие порядок, издавна утверждали, что «Дон Кихот» – это злая пародия на рыцарские романы, которыми зачитывались современники Сервантеса, как зачитываются теперь иные детективными романами. Действительно, Сервантес высмеял глупые романы, бывшие некогда в моде, и после появления «Дон Кихота» издателям XVII века пришлось пересмотреть свои планы. Однако, будь «Дон Кихот» только пародией на давно вымерший литературный жанр, его забыли бы вскоре после того, как были забыты рыцарские романы.
Литературоведы, впрочем, добавляют, что, желая написать пародию на рыцарские романы, Сервантес одновременно с глубоким реализмом показал Испанию эпохи Филиппа II. Это, разумеется, правда: читая «Дон Кихота», мы видим страну, бывшую тогда великой империей, в ее повседневной жизни, видим ее идеалы и противоречия, пышность и нищету. Но если бы роман Сервантеса давал только правдивое отображение Испании конца XVI века, он мог бы пожалуй заинтересовать узкий круг людей, изучающих историю, и, конечно, им не зачитывались бы люди всех стран и всех возрастов.
Объяснение любви читателей к роману Сервантеса прежде всего в том, что его герои для нас живы и близки. Это поразительно, если представить себе, насколько непохожа наша эпоха на ту, которая описана Сервантесом. Во времена, когда начал свои злоключения рыцарь из Ламанчи, Испания была империей, над которой, как тогда говорили, никогда не заходило солнце. Ей принадлежали Нидерланды и Мексика, Португалия и Перу, Австрия и Парагвай. Можно сказать, что Мадрид правил половиной мира. Много событий прошло с тех пор, и давно закатилась военная звезда Испании. Во времена Сервантеса буржуазия была еще подростком, феодальный строй казался непоколебимым. Давно буржуазия после бурных революций, которые привели ее к власти, одряхлела. Родился новый строй, о котором смутно мечтал передовой гуманист XVI века Мигель Сервантес. Конечно, в Голландии еще можно увидеть ветряные мельницы, но там существует общество любителей старины, охраняющее архаические сооружения. Дон Кихота потрясло «сатанинское огнестрельное оружие». Это оружие теперь умиляет в музеях современников водородной бомбы. Декорации устарели, костюмы вышли из моды, нравы изменились. Но сердце Дон Кихота и смекалка простодушного Санчо Пансы не вылиняли от времени.
Как всякая великая книга, «Дон Кихот» допускает множество толкований. Каждая эпоха смотрит на него новыми глазами. Взрослые читают его иначе, чем дети. Любопытно сопоставить, как воспринимали героя Сервантеса два человека, жившие в одну эпоху. Белинский видел в Рыцаре Печального Образа человека, который тщится повернуть историю вспять, а Герцен, описывая бунтарей и мечтателей, желающих приблизить будущее, но не обладающих ни силой, ни разумом, называл их Дон Кихотами.
На различных языках существует выражение «донкихотство». Может быть, в этом сказалась ирония Санчо Пансы? Во всяком случае понятие «донкихотства» также далеко от Дон Кихота, как определение «гамлетизм» далеко от героя Шекспира. Говоря о «донкихотстве», люди обычно вспоминают только нелепые ситуации, в которые попадал герой Сервантеса, и прежде всего штурм ветряных мельниц, но они не думают при этом о мудрых наставлениях Дон Кихота своему оруженосцу, перед тем, как Санчо стал губернатором Баратарии.
Образы Дон Кихота и Санчо Пансы прекрасно показывают, насколько условны деления классического романа на «положительных» и «отрицательных». Никто не скажет, что должно подражать Рыцарю Печального Образа и атаковать отару, принимая овец за врагов. Но кто осмелится причислить Дон Кихота, неизменно возмущавшегося несправедливостью и преданного высоким идеям гуманизма, к персонажам, заслуживающим презрения? Да и Санчо не столь прост, как это может показаться. В нем есть и хитрость, и некоторый практицизм, но его преданность Дон Кихоту показывает, что идеалы поборника правды были дороги тучному лукавому крестьянину. В Санчо много здравого смысла народа, и никого не удивляет, что, оказавшись губернатором, он показал себя выше образованных, но душевно диких сановников. Читатели любят героев романа Сервантеса и берут их сторону, когда над ними глумится сиятельная чернь.
Необычайной была в течение веков сила воздействия «Дон Кихота». Об этом можно судить хотя бы по признаниям писателей, которые выражали чувства своих современников. Гейне сказал: «На всех путях моей жизни меня преследовали фигуры худощавого рыцаря и его тучного оруженосца, особенно когда я достигал рокового перепутья». Байрон писал о «Дон Кихоте»: «Из всех повестей это самая печальная и тем более печальная, что заставляет нас смеяться: ее герой прав и всегда стоит за правое дело; бороться против злых– его единственная цель; вести неравную борьбу – его награда; его добродетели – вот в чем причина его безумия». Тургенев говорил: «Жить для себя, заботиться о себе Дон Кихот почел бы постыдным. Он весь живет (если так можно выразиться) вне себя, для других, для своих братьев, для истребления зла, для противодействия враждебным человечеству силам – волшебникам, великанам, то есть притеснителям». Может быть, лучше всего выразил отношение к герою Сервантеса Белинский: «Идея Дон Кихота не принадлежит времени Сервантеса: она общечеловеческая, вечная идея, как всякая «идея»: Дон Кихоты были возможны с тех пор, как явились человеческие общества, и будут возможны, пока люди не разбегутся по лесам. Дон Кихот – благородный и умный человек, который весь, со всем жаром энергической души, предался любимой идее; комическая же сторона в характере Дон Кихота состоит в противоположности его любимой идеи с требованием времени, с тем, что она не может быть осуществлена в действии, приложена к делу».
Лафарг рассказывал, что «Дон Кихот» был одной из любимых книг Карла Маркса. Мы можем легко догадаться, что творец научного социализма любил книгу Сервантеса за благородство и за ту жестокую иронию, которая в ней заключена. Он любил книгу, в которой показано, как нелепо пытаться спасти мальчика от побоев хозяина, не имея для этого силы, и он любил книгу, которая напоминает, что нельзя примириться с несправедливостью, что трижды прав был бедный рыцарь, попытавшийся защищать мальчика Андреса. Нельзя отделить в «Дон Кихоте» восторженного от смешного, иронии от патетичного. Сервантес это знал и не случайно определял своего героя как «разумного безумца».
Несоответствие средств цели – таков жестокий урок «Дон Кихота». Неудивительно, что роман Сервантеса вдохновил многих писателей. Фильдинг перевес испанского идальго в Англию, а Достоевский, задумав Мышкина, неустанно вспоминал Рыцаря Печального Образа. «Дон Кихот» волновал и Максима Горького, и Антонио Мачадо, и Жан-Ришара Блока. Белинский говорил: «Каждый человек есть немножко Дон Кихот; но более всего бывают Дон Кихотами люди с пламенным воображением, любящею душою, благородным сердцем, даже с сильною волею и с умом, но без рассудка и такта действительности. Вот почему в них столько комического, а комическое их так грустно, что возбуждает смех сквозь слезы».
Как это часто бывает, иные литературоведы, наивно принимающие великих писателей за исправных протоколистов, пытались отыскать прототип Дон Кихота; за этот прототип выдавали некоего Алонсо Кихадо, надзирателя Мартина Кихано или других лиц, встретившихся на жизненном пути Сервантеса. Более рассудительные литературоведы возражали, говоря, что Дон Кихот – типический герой, представитель разорившихся идальго. Бесспорно, для создания своего героя Сервантес должен был великолепно изучить своих современников, но в этот образ Дон Кихота он, как то делает всякий художник, вложил нечто личное, свое, автобиографическое. Свой прославленный роман Мигель Сервантес написал в конце жизни: первый том вышел, когда автору было пятьдесят восемь лет, а второй том, когда ему исполнилось шестьдесят восемь, за год до смерти. Позади у него была бурная жизнь, служба, скитания, битва при Лепанто (он потерял тогда левую руку), пять лет, проведенных в плену, годы бедности, сердечная неурядица. Жизненный опыт большого и мужественного сердца вложил Сервантес в свой роман. Не раз он излагает свои мысли устами безумного рыцаря и в конце книги признается: «Для меня одного родился Дон Кихот, а я родился для него...»
Советские читатели любят роман Сервантеса не только как исторический памятник. Трогательная и вместе с тем смешная фигура Рыцаря Печального Образа им дорога в потому, что Дон Кихот стремился уничтожить несправедливость, и потому, что его комическая и трагическая судьба показывает, как важно, преследуя высокую цель, обладать разумом, сознанием.
Напрасно одни видели в романе Сервантеса осмеяние мечты, а другие восхищались мечтой – Дульсинеей, противопоставляя ей действительность. Сервантес возвеличил Дон Кихота и осмеял то, что люди потом прозвали донкихотством.
Празднование трехсотпятидесятилетия со дня выхода в свет «Дон Кихота» поможет сближению народов, отстаивающих идеалы справедливости, свободы и мира; с волнением они повторят прекрасные слова героя Сервантеса: «Свобода, Санчо, есть одна из самых драгоценных щедрот, которые небо изливает на людей; с нею не могут сравниться никакие сокровища; ни те, что таятся в недрах земли, ни те, что сокрыты на дне морском... и, напротив того, неволя есть величайшее из всех несчастий, какие только могут случиться с человеком».
Роман Сервантеса помогал, помогает и еще долго будет помогать разноплеменным читателям в их борьбе за величайшие человеческие ценности, за тот золотой век, который казался Дон Кихоту преданием далекой старины и который людям XX века представляется будущим человечества.
1955 г.