С. Маршак

   В квартире у Горького я часто видел на столах книги, зашитые в холст и приготовленные для отправки по разным адресам. Тут были целые библиотечки классиков, сочинения самого Горького, сборники стихов, книги по истории, естествознанию, технике. Все это предназначалось для юных писателей и читателей, с которыми Алексей Максимович вел переписку.
   Книги направлялись в самые отдаленные уголки нашей страны: на новостройки, в колхозы, в рабочие поселки, на маленькие глухие станции.
   Алексей Максимович никогда не забывал, как трудно было ему в ранние годы его жизни добывать книги, «охотиться за книгами». Он помнил, каким сокровищем казались ему растрепанные томики сказок, повестей и романов, которые он видел когда-то, во времена своего детства в тесной и темной лавочке у ограды Владимирской церкви в Нижнем.
   До конца своих дней Горький с уважением и любовью говорил о тех юных любителях чтения, которые готовы были терпеть всякие лишения и невзгоды ради того, чтобы раздобыть интересную я нужную книгу. Он называл их «охотниками за книгой».
   Помню, тридцать четыре года тому назад, когда я был учеником ялтинской гимназии, Алексей Максимович, тогда еще молодой, рыжеусый, в широкополой черной шляпе, пришел на дачу Ярцева, где я жил, и сказал мне:
   – Есть у меня для вас два ученика. Хорошие ребята. Такие великолепные круглые затылочки. Пришли ко мне учителя просить, а я послал их к вам. Поучите их.
   И Горький с умилением стал рассказывать о том, что один из этих мальчиков прочел чуть ли не всю ялтинскую городскую библиотеку.
   – Что ни назову, – все знает. Спрашиваю, читал ли Вальтер Скотта, – читал. Виктора Гюго – читал, Диккенса – всего прочел, Теккерея – тоже. А Жюль Верн, – говорит, – это для младшего возраста, для маленьких... Все же я для него кое-что подобрал...
   А через три десятка лет после этого разговора мы снова беседовали с Алексеем Максимовичем о юных читателях и о книгах.
   Было это тоже в Крыму, под Байдарскими воротами, в Тессели, где Горький провел свою последнюю зиму и весну.
   На этот раз речь шла у нас не об одном «охотнике за книгами», а о миллионах таких «охотников», для которых советская власть создала первое в мире издательство детской литературы.
   Горький был озабочен составлением списка книг, которые, по его мнению, следовало бы издать.
   Он показал мне длинный перечень сюжетов и тем для будущих, еще не написанных книг.
   «...Книжка о чудесах сказок и чудесах разума, организованного наукой. Ковер-самолет и аэроплан... Огненный змей и пойманная молния, сапоги-скороходы и автомобиль и т. д.»
   «...Чем обязаны люди наукам – физике и химии?»
   «...Очерк первобытной культуры, богато иллюстрированный...»
   «...Исторический очерк главнейших путешествий, их цели и достижения...»
   Целые два листа были исписаны от края до края убористым почерком Горького. Но это были только первые, черновые наметки той большой программы детского чтения, о которой Горький часто говорил в последние месяцы своей жизни.
   Алексей Максимович был в это время всецело поглощен своей литературной работой. Как бы предчувствуя близкий конец, он торопился дописать свой большой роман, работал над пьесой, прочитывал огромное количество книг и рукописей.
   И все же он находил время и для того, чтобы заботливо обдумывать программу детского чтения, составлять длинные списки книг, которые должны показать детям весь мир и место человека в этом мире.
   Что побуждало его то и дело возвращаться к мыслям о детях и об их воспитании?
   Ответ один. Горький был человеком будущего – и забота о будущем была для него так же естественна, как и забота о нынешнем дне.