Глеб Горышин

   – Вы слышали, что Виктору Голявкину исполняется шестьдесят лет? – спросил меня один товарищ.
   – Как так шестьдесят? Откуда взялись? – удивился я такому повороту событий. – Я его знал вот такусеньким, с челкой, он тогда из Баку приехал в Ленинград учиться в Академии художеств. Такой веселый был, все смеялся. Как будто его щекочут.
   – И вот ему уже шестьдесят лет, – настаивал на своем товарищ.
   Я задумался и вдруг вспомнил, что мне тоже скоро будет шестьдесят лет. Сначала было пятьдесят, до того сорок, тридцать, двадцать, десять, а в самом начале ничего не было. Теперь стало шестьдесят.
   Я поехал к Виктору Голявкину, пожал ему руку, сказал:
   – Поздравляю тебя, Витя, с твоим шестидесятилетием.
   Он засмеялся:
   – А я тебя с твоим.
   – Чего же ты смеешься? – спросил я у Виктора Голявкина. – Чего же тут смешного?
   – А смешно, – сказал он, – у меня мое, у тебя твое. Давай сложим вместе и отметим с тобой наше стодвадцатилетие.
   Я напомнил ему, что мне еще нет шестидесяти. Он сказал:
   – А мы подождем. Нам теперь спешить некуда.
   Лицо Виктора Голявкина не выражало ничего другого, кроме доброты ко мне. Я надеюсь, мое лицо выражало доброту к Вите Голявкину, товарищу моей молодости. За всю нашу общую с ним жизнь мы ни разу не рассердились друг на друга. На сердитых воду возят.
   Путь у нас с Виктором Голявкиным был тернистый. Кому попалось на пути больше терниев, не в этом суть. Тернии – это такие колючки... Путь настоящего мужчины всегда тернистый. Особенно если мужчина при выборе профессии решит стать писателем. Тут без колючек не обойтись. Не все сразу, не все сразу. Об этом у Виктора Голявкина есть рассказ «Среди потока самотека».
   «Убедившись в том, что я ничего не умею делать, я начал писать рассказы.
   Я посылал их во все журналы и везде получал отказы.
   Но это меня не останавливало. Многие писатели начинали таким же образом, можно вспомнить Джека Лондона. Он тоже не сразу пробился, не сразу стал великим писателем. Мысль, что я не умею писать рассказы, мне даже в голову не приходила. Невозможно же, в самом деле, даже рассказы писать не уметь!»
   Виктор Голявкин много работал над собой и научился писать рассказы – только держись!
   – Знаете, ребята, писателя Виктора Голявкина?
   Воображаю себе, как поднимается лес рук, будь то в классе, в целой школе, в пионерлагере – всюду, где научились читать:
   – Знаем, знаем! Как же, как же: «Как я под партой сидел», «Никакой я горчицы не ел», «Тыква в сундуке», «Пара пустяков». И многое другое.
   Виктор Голявкин пишет рассказы для детей и для взрослых. Особой и разницы не делает между детьми и взрослыми: дети подрастут, станут взрослыми, еще поживут и опять впадут в детство. Рассказов Голявкин написал штук двести.
   Такое множество рассказов не упомнить даже по названиям. Рассказы – короткие, есть по полстранички, даже по несколько строчек. Рассказы сложены в книжки, каждой книжке автором придумано интересное название: «Тетрадки под дождем», «Рисунки на асфальте», «Привет вам, птицы», «Я жду вас всегда с интересом».
   В 1969 году вышел в свет роман Виктора Голявкина «Арфа и бокс». Роман большой, в нем много страниц, множество разных действующих лиц, юных и взрослых, всяких событий, происшествий, движений души, благородных и скверных поступков, как в жизни бывает. Герои романа «Арфа и бокс» живут в городе Баку, на берегу Каспийского моря. Погода там большей частью жаркая, солнечная. Роман неоднократно переиздавался: выйдет в свет – его тут же и раскупят, так интересно читать.
   Но почему «арфа», почему «бокс»? В отношении «бокса» сразу отвечу: Виктор Голявкин, когда жил в Баку, учился в школе, занимался боксом, даже стал чемпионом в юношеском разряде. Про «арфу» поищем ответа у самого автора. И найдем:
   «Итак, я занялся арфой, – пишет Виктор Голявкин. – Арфа была куда хуже рояля. Струны все время рябили в глазах, и я дергал не ту струну. Мой педагог нервничал. Он кричал мне прямо в ухо: «Не та струна, бог мой, совсем не та, я буду бить вас по пальцам». Я сносил оскорбления и подзатыльники. И продолжал дергать струны не те, что нужно.
   После нескольких лет занятий на арфе я вдруг увлекся боксом. Этот спорт восхитил меня. Удары по носу, по челюсти, в печень, в селезенку приводили меня в восторг. Я пропадал в спортзале целыми днями. У меня опухали нос и губы, и синяки закрывали глаза. Я был счастлив».
   Синяки лучше, чем арфа, так думал герой романа, но не сам его автор. Сам автор покончил с боксом, поехал в Ленинград поступать в Академию художеств, учиться живописи, то есть опять-таки искусству. Арфа – тоже искусство.
   Получив диплом Академии художеств, Виктор Голявкин... забросил живопись, принялся сочинять рассказы, повести... Хотя... как так забросил? Голявкин не пишет рассказ, а живописует, находя свои краски, каких ни у кого больше нет.
   И сам рисует картинки к своим книжкам: к «Тетрадкам под дождем», «Рисункам на асфальте», «Скачкам в горах»...
   Писатель Виктор Голявкин много, много смеется... Но иногда, редко, он плачет. У него есть повесть «Мой добрый папа» о том, как... у мальчика был добрый папа. Папа был музыкант, в гражданскую войну был красным конником. У него сохранилась с гражданской войны большая шашка. Мальчику хотелось, чтобы папа опять стал военным, надел бы шашку... Потом началась война, папа ушел на фронт воевать с фашистами. На фронте папу убили...
   «...Папа мой украшает елку. Сначала мы украшали все вместе – я, мама, Боба и папа, – потом мы пошли спать, а папа остался. Он ходил вокруг елки на цыпочках и говорил сам с собой. Но я слышал, что он говорил, хотя он говорил очень тихо, я видел его и слышал: «Вот этот заяц пойдет сюда, нет, пожалуй, сюда... А вот этот шар перевесим вот так... ну, а это уже никуда не годится – три шара вместе! Куда ни шло два, но не три же! Мы их перевесим...» – «Иди спать», – говорит ему мама. «Спите, спите, – говорит он, – я хочу этот шар перевесить. И вот эту грушу...» Потом он садится на стул. Долго смотрит на елку...
   Это было в прошлом году.
   Больше я не увижу папу.
   Мой папа убит...»
   В повести «Мой добрый папа» Виктор Голявкин рассказал про своего папу и про себя. Эта повесть о том, что нет ничего на свете выше, чем доброта. Все творчество Виктора Голявкина учит нас доброте друг к другу, любви...
   Многие произведения этого замечательного русского писателя переведены на разные языки. Особенно хорошо их читают в Японии...
   Как-то раз я поехал в Японию, в городе Токио поднялся на высокую башню, там есть смотровая площадка, сверху смотреть на город и горы вдали... Наверху оказалось полным-полно японских ребятишек: в каникулы или на выходные их привозят в столицу Японии со всех японских островов, и столичных тоже приводят на башню. Тех, кто их привел – школьных учителей, каких-нибудь японских вожатых, – как-то не видно было, будто ребятишки сами по себе. Такие они шустрые, быстроглазые, любопытные, доброжелательные... Они сразу во мне заприметили чужестранца, потянулись пожать мне руку. Их было сто или больше, не сосчитать, но надо было пожать ручку каждого японского мальчика, каждой девочки в отдельности. Из самых задних рядов отчаянно тянулись, чтобы их тоже заметил приезжий дядя, непохожий на японца. На мое рукопожатие каждый японский мальчик, каждая японская девочка стискивали мою руку изо всех силенок, и всем нам становилось хорошо...
   Вот так же и книги Виктора Голявкина: кто прочтет их, будто почувствует доброе рукопожатие мужественной, доброй, талантливой, много поработавшей руки писателя.
   Давайте все вместе поздравим Виктора Владимировича Голявкина с его шестидесятилетием, скажем ему: «Спасибо тебе, дядя Витя, что ты был и есть вместе с нами, своими книгами учишь нас доброте!»

1989 г.