А. Завадье
Он родился рабом на плантации в Мэриленде, и первое впечатление детства, навсегда оставшееся в его памяти, было таким: в их хижине стонет от боли и ярости человек с залитой кровью головой и разорванной бичами кожей на спине, человек, который казался ему самым сильным на земле, – его отец.
Когда он подрос, мать рассказала ему: надсмотрщик грубо набросился на нее, и муж поспешил ей на помощь. Негр поднял руку на белого человека! Этого было достаточно, чтобы вызвать ярость плантаторов всей округи. Сто ударов бичом и отрубленное правое ухо – таково было наказание. Потом отца продали «вниз по реке» – в низовья Миссисипи, где царил ад, который никто из рабов не выдерживал долго. Сын его больше никогда не видел.
Мальчика звали Джошия. Джошия Хенсон.
Существовали ли на самом деле дядя Том, Элиза, Джордж Гаррис и другие герои этой книги? Правда ли все то, что в ней рассказано о положении негров в Америке? Наверно, у вас возникли эти вопросы. В свое время их задавали и самой Гарриет Бичер-Стоу. Она отвечала, что персонажи ее романа «взяты прямо из жизни», что роман — «мозаика реальных фактов». В образах Джорджа, Элизы и других отразились черты и события из жизни многих людей. А вот в образе дяди Тома, по словам писательницы, она изобразила одного вполне определенного человека. Она назвала его имя. По воле Бичер-Стоу Джошия Хенсон вошел в историю как «подлинный дядя Том».
Передо мной книга, изданная в США в 1859 году. Она называется «Правда удивительнее вымысла». Это рассказ Джошия Хенсона о его жизни, начало которой вам уже известно.
Джошия был еще ребенком, когда хозяин решил продать его семью. Он навсегда запомнил этот день. Запомнил, как мать прижимала его к себе, пока его братьев и сестер распродавали поодиночке. Запомнил, как мать стояла на помосте и в толпе обсуждали ее достоинства и недостатки, словно она была «домашней скотиной». Мать купил некий мистер Рили. И вот уже самого Джошию поставили на помост. «Пока шел торг, моя мать пробралась через толпу и упала к ногам Рили. Она умоляла его купить меня, чтобы не разлучать ее с последним ребенком. И поверьте, этот человек не только остался глухим к ее мольбам, но еще и отбросил ее ударом ноги с такой силой, что моя мать долго не могла подняться».
Джошию купил сосед Рили и оставил в сарае голодного и больного. Встретив вскоре Рили, он предложил ему по дешевке уступить мальчишку. Рили нехотя взял мальчика, обещав взамен пару подков для лошадей, и то лишь при условии, «если этот чертенок не подохнет». На плантации Рили мать выходила сына.
Из Джошии вырос человек недюжинных способностей. Не перечислить всех услуг, оказанных им хозяину. Рили доверил ему управление плантацией. Хенсон сумел удвоить доход с нее. Из-за каких-то нечестных сделок Рили разорился и, чтобы не потерять рабов, решил переправить их в штат Кентукки, на плантацию своего брата. Хенсон повел партию негров. Их путь лежал через штат Огайо, где рабство было отменено. Хенсону советовали распустить рабов, остаться самому на свободе. Он отвечал: «Я христианин, я дал слово хозяину».
Братья Рили по-своему отблагодарили преданного слугу. Они отправили его с одним из молодых Рили «вниз по реке», в Новый Орлеан, поручив молодому человеку сбыть с помощью Хенсона скот и зерно, а потом продать и самого Хенсона. Уже приходил покупатель, договорились о цене, но тут, как пишет Хенсон, «вмешалось провидение»: молодой хозяин свалился в лихорадке. Хенсон выходил его и на руках доставил к родителям. Благодарность? «Меня потрепали по плечу, как хорошо выполнившую свою службу собаку».
И тогда Хенсон наконец понял, «что обязан сделать все, чтобы спасти себя и свою семью из рабства и добиться своих прав». С женой и четырьмя детьми, посадив двух младших в мешок за спиной, падая от голода, Хенсон проделал по лесным дорогам далекий путь из Кентукки в Канаду.
Отныне его жизнь была отдана борьбе за свободу. Он основал поселение беглых рабов в Канаде. Он несколько раз пробирался тайком в Южные штаты и помог бежать двумстам неграм. С помощью сына он научился читать и писать и издал книгу о своей жизни.
Бичер-Стоу изобразила в романе не подлинные события жизни Хенсона, а лишь смысл того периода его жизни, когда он, верный христианскому учению, покорно нес цепи рабства; в угоду своему замыслу она изменила ее конец. Жизнь Джошии действительно была удивительнее вымысла писательницы: раб не погиб на плантации, искалеченный и затравленный, а стал видным общественным деятелем, борцом за свободу своих черных братьев.
Однако история «подлинного дяди Тома», если ее сравнить с романом, поучительна. Она еще раз убеждает, что Бичер-Стоу достоверно изобразила ужасы американского рабства. Но она же свидетельствует, что негры – рабы, наделенные волей и силой характера, не примирялись со своей участью, как дядя Том, а боролись за свободу и счастье, как Джошия Хенсон или как Джордж и Элиза в романе.
Какой она была, Гарриет Бичер-Стоу, самая знаменитая женщина своего времени?
Просто и кратко она описала себя: «Я очень маленького роста, худая, как спичка, и даже в молодости не отличалась красотой». Со старых фотографий на нас смотрит скромно одетая пожилая женщина с доброжелательно-строгим взглядом. Так и хочется сказать – учительница. Она и была учительницей.
Гарриет Бичер родилась в 1811 году в Новой Англии (северо-восточная часть США). Отец ее был священником. Она выросла в семье, где посещать церковь по воскресеньям считалось столь же необходимым, как позавтракать или пообедать, где вечера заканчивались чтением Библии и каждый день между разговорами о новостях и расходах можно было услышать споры о загробной жизни, грехе и благодати. Религия пронизывала жизнь семьи и навсегда овладела сознанием Гарриет Бичер.
У отца Гарриет было тринадцать детей, и, подрастая, они должны были сами заботиться о себе. Ее старшая сестра открыла школу для девочек. Гарриет поступила в нее и, учась, помогала учить других. В восемнадцать лет она стала учительницей.
В ее семье все были противниками рабства. Но в Новой Англии рабства давно не было, да и негров жило немного. Гарриет с детства понимала несправедливость рабства, но оно оставалось для нее чем-то далеким, малознакомым.
В 1832 году Гарриет с отцом переехала в город Цинциннати.
Город стоял на берегу Огайо, а река служила границей. Границей между Северными штатами, где рабство было уничтожено и бурно развивался капитализм, и Южными, где миллионы рабов трудились на хлопковых, табачных, сахарных плантациях, гибли под бичами, продавались и покупались наравне с прочим движимым имуществом.
Рабство приблизилось вплотную. Атмосфера Юга, накаленная жаром страданий и пламенем неугасимой борьбы против гнета, достигала Цинциннати, проникала в жизнь семьи Бичер. Она обжигала совесть.
Гарриет Бичер скрывала в своем доме беглых невольников, спасала их от преследователей, открыла домашнюю школу для негритянских детей, а когда натравленная рабовладельцами толпа устроила в городе негритянский погром, с гневом говорила: «Будь я мужчиной, я вооружилась бы и отстреливалась бы из окна».
Гарриет Бичер вышла замуж за Кельвина Стоу, священника, преподавателя семинарии. Все имущество ее мужа составлял шкаф с книгами. «Мой муж, – шутила она, – богат одной ученостью». Один за другим стали появляться дети. И вместе с ними болезни, нужда.
Бичер-Стоу попробовала писать. Она стала посылать очерки и заметки в журналы Нью-Йорка. К ее удивлению, их охотно печатали, и это помогало сводить концы с концами.
В романе нарисована сценка – миссис Бэрд среди своих детей: «Том, оставь дверную ручку! Мэри, Мэри! Не тяни кошку за хвост — ей больно! Джим, нельзя лазить на стол!» Бичер-Стоу изобразила то, что повседневно окружало ее дома. Разрываясь между кухней и детской, в вечных заботах о детях, о хозяйстве, о деньгах, она умудрялась писать. Иногда примостившись у кухонной плиты и положив на колени атлас с листом бумаги...
В те годы, когда никому не известная жена священника боролась с нуждой и растила семерых детей, в стране поднялось народное движение против рабства. Противников рабства сплотил молодой журналист Уильям Ллойд Гаррисон. Человек с невозмутимо-серьезным лицом и тихим, мелодичным голосом, он обладал сильной волей и сердцем, готовым, кажется, вместить боль и страдания всех людей с черной кожей. Его слова звучали, как клятва: «Пусть трепещут южные угнетатели, пусть трепещут их северные защитники, пусть трепещут все враги гонимых черных... Я не стану увиливать, не буду прощать, не отступлю ни на шаг – и меня услышат».
Гаррисона услышали. Сначала передовые люди – интеллигенты: проповедники, журналисты, писатели — и белые и негры. А затем и всё более широкие круги американского народа.
«Abolution» — так пишется по-английски слово, означающее «отмена», «уничтожение». Речь шла об отмене рабства. Сторонников немедленного уничтожения рабства стали называть аболиционистами.
Аболиционисты выступали в обстановке вражды и преследований. Против них были не только плантаторы и их приверженцы. Против них были люди, не извлекавшие никакой выгоды из рабства, но с детства зараженные неприязнью к неграм, воспитанные в убеждении, что цветом кожи определяется достоинство человека. И таких, надо признать, сначала было большинство.
Аболиционистов травили, избивали, сажали в тюрьмы, линчевали.
Они не сдавались. Они страстно обличали рабство на митингах, в газетах, помогали рабам бежать из Южных штатов.
«Тысяча рабов в год исчезает бесследно! – бушевал лидер рабовладельцев Кальхун. – Можно подумать, что их уносит какой-то подземный поезд!»
«Подземная железная дорога» – так аболиционисты и назвали свою систему помощи неграм, которые бежали из Южных штатов. «Подземная дорога» имела свои «станции» – дома, где укрывали беглых, свои «поезда» – группы беглых рабов, своих «кондукторов» – руководителей и проводников.
Но с помощью «подземной дороги» всех рабов вывезти с Юга было невозможно. Как же добиться свободы для всех?
Гаррисон был глубоко верующим человеком. Он ссылался на Библию. Он взывал к христианскому милосердию. Он обращался к совести людей. Он хотел пробудить совесть народа, даже совесть рабовладельцев, надеясь, что это позволит покончить с рабством. Гаррисон и его друзья были против применения силы, против восстания. Они не понимали, что заставить рабовладельцев отказаться от их «живой собственности» можно только вооруженной борьбой.
Религию использовали и рабовладельцы. Их проповедники твердили, что негры-де прокляты богом и осуждены им на безропотное служение белым. Они внушали рабам, что если те не будут послушно выполнять все повеления хозяев, то их ждут вечные мучения в аду.
Господь бог всегда играл роль флюгера, который послушно поворачивался в ту сторону, в какую угодно было людям.
Не все аболиционисты были согласны с Гаррисоном.
На митингах гремел голос человека, которого называли «самым великим оратором Америки». Отбросив львиную гриву волос, гордо подняв бронзовое лицо, он восклицал: «О, я рад был бы услышать, что рабы Юга восстали и что те черные руки, которые были заняты его украшением, сеют там смерть и разрушение!» Оратора звали Фредериком Дугласом. На спине Дугласа навсегда сохранились глубокие шрамы – следы плети, доходившей до самых костей. Беглый раб, он стал выдающимся публицистом, самым замечательным руководителем негров Америки (по признанию Бичер-Стоу, черты его духовного облика и некоторые факты из его жизни нашли отражение в образе Джорджа Гарриса).
Еще решительнее был настроен фермер Джон Браун. Он не ограничивался призывами. Он был непреклонен в своем стремлении к справедливости. Не останавливался ни перед чем. Старый Браун стал готовить восстание рабов. В 1859 году (это было уже после появления «Хижины») он поднял восстание, но был разбит и схвачен рабовладельцами. Джон Браун взошел на виселицу, бросив слова: «Только кровь смоет великое преступление этой грешной страны». Он имел в виду рабство негров.
Гарриет Бичер-Стоу по своим взглядам была близка Гаррисону. Она уповала на силу убеждения. Ей были чужды мысли о восстании, о насильственном сокрушении рабства. Но всей душой, всеми помыслами она была на стороне угнетенных негров.
Сцены унижений и страданий невольников отпечатывались в ее сердце, как клеймо отпечатывается на теле раба. В душе ее созревал пламень, готовый прорваться наружу. Не хватало повода, толчка.
В 1850 году правительство США, послушное воле рабовладельцев, издало закон о беглых рабах. Закон предписывал вернуть в рабство всех негров, бежавших в Северные штаты. Отныне для негров в США не было спасения из рабства. Закон о беглых рабах вызвал в стране бурю: сказались многолетние усилия аболиционистов изменить мнения и взгляды людей. Охваченная общим возмущением, Бичер-Стоу взялась за перо.
Она писала быстро. В одном нью-йоркском еженедельнике из номера в номер появлялись главы «Хижины дяди Тома». В 1852 году роман вышел отдельным изданием.
Две линии развиваются в романе: история дяди Тома и история Джорджа и Элизы. Их злоключения почти не связаны между собой. Они только вызваны одним событием: «добрый» рабовладелец мистер Шелби, оказавшись в долгах, продает своего верного слугу Тома и сына преданной служанки Элизы. Начинается тернистый путь дяди Тома и борьба Джорджа и Элизы за свободу и счастье.
Попутно мы знакомимся с другими действующими лицами – черными и белыми, рабами и плантаторами.
Как живо они изображены! Балагур и хвастун Сэм, весело дурачащий осмотрительного и хитрого работорговца Гейли; напыщенный камердинер Адольф, гордый своим лакейским фраком; тетушка Хлоя, хлопотунья и мастерица; маленькая дикарка Топси с ее поруганным, растоптанным жестокостью детством, сумевшая сохранить обаятельное лукавство и сердечную нежность; старая, высохшая от горя Пру с ее трагической судьбой – у нее отняли всех детей, а младшего на глазах у матери заморили голодом. Даже тех, кто ненадолго появляется перед читателями, трудно забыть.
Плантаторы в романе также не похожи один на другого. Шелби не заставляет своих рабов истекать кровью, как изверг Легри, а Сен-Клер – человек с широкими и гуманными взглядами. И тем не менее Шелби продает Тома; Сен-Клер, не успев освободить его, обрекает на новые страдания, а Легри без долгих раздумий забивает его до смерти. Бичер-Стоу сумела возвыситься до мысли, что рабовладельцы, какими бы душевными качествами они ни обладали, вольно или невольно творят зло, ибо зло заключено не столько в людях, сколько в самой системе, превращающей одного человека в собственность другого.
Страницы романа, в котором происходит так много трагического, щедро освещены юмором – теплым, добродушным, когда речь идет о невольниках, и приобретающим едкость сатиры, когда он направляется против поработителей. Вот одна только реплика – ответ плантатора Гарриса, уводящего Джорджа с фабрики: «Джордж принадлежит мне, и я волен делать с ним что угодно! Мы живем в свободной стране, сэр!»
Эти слова по сей день разят Соединенные Штаты – страну, где свобода прикрывает насилие.
Вернемся к главным героям. Джордж Гаррис с его прирожденными способностями сумел самостоятельно овладеть грамотой, даже стать изобретателем. Мужественный, гневный, он готов с оружием в руках постоять за свою честь и свободу: «Потерпи»? Разве я мало терпел? Нет, довольно терпеть! Довольно!.. «Положись на бога»? Я не могу положиться на бога, если он допускает такую несправедливость!»
Дядя Том, добрый и великодушный, остается покорным и кротким. Он твердит: «Надо терпеть и ждать! Нести свой крест до конца! Господи, научи нас любить врагов своих!»
Том и Джордж – антиподы, противоположности. Можно было ожидать, что между ними завяжется спор и писательница вынуждена будет решительно стать на сторону Джорджа или на сторону Тома. Однако этого не происходит.
Сначала кажется, что Гарриет Бичер-Стоу стоит на стороне дяди Тома и проповедует пассивность, покорность. Ведь дядя Том повторяет христианские заветы, дорогие и самой Бичер-Стоу. С умилением описывает она дружбу дяди Тома и маленькой Евы. Ей, безусловно, хотелось, чтобы между рабами и рабовладельцами установились отношения братства и любви (словно можно полюбить плеть, если даже ее до поры не пускают против тебя в ход); ей хотелось, чтобы плантаторы сами освободили своих рабов, как это делает в романе молодой Джордж Шелби (словно можно было ожидать такого же бескорыстия от Саймона Легри и ему подобных, для которых: «Негр издох – подумаешь, важность!»).
Но призыв к любви и совести не застилал в глазах Бичер-Стоу главного – необходимости добиться свободы. Любовь и братство могли послужить только ступенью к освобождению. Если же они не найдут отклика, то остается протест и борьба. Если рабовладельцы не дадут рабам свободы, то рабы вынуждены будут сами добиваться ее, и их нельзя за это осудить.
В самом деле, разве Бичер-Стоу не обрисовала с таким сочувствием мятежного Джорджа, разве не показала, что его борьба неизбежна и оправданна, разве не завершила роман тем, что именно Джордж и Элиза, а не дядя Том выходят победителями?
Да и образ дяди Тома задуман писательницей не для проповеди покорности и примирения с рабством.
Кстати сказать, дядя Том, если задуматься, не такой уж беспредельно покорный человек. Он отказывается бежать сам, но одобряет побег Касси и Эммелины. Он покорен хозяину лишь до той грани, пока не задета его совесть. Он мог бы выдать Касси, купить этим жизнь и проявить себя до конца послушным воле Легри, как какие-нибудь Сэмбо и Квимбо. Он предпочитает умереть, не запятнав совесть предательством.
Умирая, дядя Том предстает перед читателями в терновом венце мученика. Выходит, что даже самые кроткие, свято следующие христианскому учению рабы обречены на гибель, если только хотят остаться людьми. Невозможно быть христианином и оставаться рабом или рабовладельцем. Рабство не совместимо с христианством – вот что хотела сказать Бичер-Стоу образом дяди Тома, всем своим романом. В ее представлении и в представлении многих ее религиозных читателей того времени это был самый сильный аргумент против рабства.
Однако незаметно для себя Бичер-Стоу, верная жизненной правде, сказала больше, чем хотела. Она вынесла приговор не только рабству, но и религии. Сравнивая судьбы Джорджа и Тома, мы убеждаемся, что религия в жизни Тома сыграла самую пагубную роль, что христианское смирение бесплодно и может принести только вред.
Роман Бичер-Стоу появился в предгрозовой обстановке. Рабство сковывало развитие страны, все сильнее мешало капиталистам, фермерам, рабочим. В Соединенных Штатах назревала гражданская война.
В своей «второй жизни» дядя Том – литературный герой оставался покорным рабом, проповедующим смирение. Но в обстановке тех лет образ доброго и кроткого человека, погибающего под плетьми рабовладельца, оказался наполненным мятежной взрывчатой силой. Гибель Тома переносила спор между защитниками и противниками рабства за рамки книги, в самую жизнь. Она взывала к отмщению.
«Хижина дяди Тома» вышла в свет, и произошло то, что и не грезилось ее скромному автору. Словно взметнулся вихрь, подхвативший всех: миллионы людей бросились жадно читать ее книгу.
Роман потряс читателей. Одно издание следовало за другим. Типографии работали на полную мощность. Ежедневно сотни экземпляров поступали в книжные лавки. Их не хватало. Сто двадцать изданий появилось в Америке в первый же год. Роман напечатали в Англии. Полтора миллиона экземпляров сразу же разошлись в Англии и ее владениях. Роман перевели на тридцать семь языков. «Хижина» покорила мир. Такого успеха не знало, кажется, ни одно художественное произведение в истории. «Хижину» читали, не стесняясь слез. Ее читали, сжимая кулаки. Сколько новых борцов против рабства родилось в эти дни! Сколько людей отказались от своих предрассудков! Соединенные Штаты сделали шаг к гражданской войне.
К Бичер-Стоу пришла слава. Она совершила путешествие по Европе. Оно превратилось в триумф. Ее окружали толпы. Стекались пожертвования на дело освобождения рабов. Повсюду слышались слова признательности. Бедняки Англии обратились к Бичер-Стоу с письмом, прося ее написать такую же правдивую и сильную книгу об их бедственной жизни. Роман пробуждал возмущение любым видом гнета, любой общественной несправедливостью. Его горячо приняли в России, где в это время развернулась борьба за уничтожение крепостного права.
В 1860 году президентом США был избран Авраам Линкольн, мудрый и справедливый человек, сын бедного фермера, противник рабства. Рабовладельцы ответили мятежом. Южные штаты отделились от Северных и начали против них войну. «Дом расколот надвое», – сказал президент Линкольн.
Война превратилась в борьбу за освобождение рабов, справедливую, народную. Солдаты Севера, идя в бой, распевали песню о Джоне Брауне. «Дух Джона Брауна шествует перед нами», – пели они.
Сражения были ожесточенными. На полях оставались горы трупов. Четыре года – с 1861 по 1865 год – лилась кровь. Соединенные Штаты потеряли тогда больше людей, чем за все годы второй мировой войны. Только так удалось добиться уничтожения рабства.
В 1862 году президент Линкольн принял в Белом доме Гарриет Бичер-Стоу. «Так вот та маленькая женщина, которая вызвала эту большую войну!» – приветствовал он писательницу.
Президент, конечно, пошутил. Для войны было много более существенных причин, чем появление «Хижины дяди Тома». Главная заключалась в том, что капиталисты Севера, разбогатев и окрепнув, не желали больше терпеть засилье рабовладельцев, хотели править страной сами. Но в войне и в победе роман Бичер-Стоу сыграл выдающуюся роль. В «доме, расколотом надвое», кроткий и тихий Том и великий бунтарь Джон Браун оказались под одним и тем же боевым знаменем. Недаром поэт-аболиционист Оливер Уенделл Холмс писал:
Чрез весь конфликт в строю одном
Прошли Джон Браун и дядя Том.
...Гарриет Бичер-Стоу прожила долгую жизнь. Она умерла в 1896 году, успев написать еще много книг. Но ни одна из них не имела такого успеха и такого значения, как «Хижина дяди Тома». Лев Толстой считал этот роман образцом высокой литературы, рожденной любовью к человечеству.
Прочитав «Хижину дяди Тома», мы невольно думаем о тех, кого называют в Америке «потомками дяди Тома», – о судьбах граждан Соединенных Штатов с черной кожей, об их сегодняшнем дне.
Обращаясь к юным читателям своего романа, Бичер-Стоу писала: «Когда вы станете взрослыми, бесчеловечное предубеждение белых против племен другого цвета кожи уже не будет существовать».
С тех пор стали взрослыми дети, читавшие роман при жизни Бичер-Стоу, дети этих детей, их внуки и даже их правнуки. И что же?
Прислушайтесь к двум голосам:
«Потерпи»? Нет, довольно терпеть! Довольно!» – это голос Джорджа Гарриса, раздавшийся со страниц «Хижины дяди Тома».
«Подождите»? Для тех кто не испытывал унижений на своей собственной шкуре, говорить «подождите» легко. Но когда тебе приходилось видеть злобную толпу, линчующую твоих отца и мать, когда ты видел, как злобные полицейские осыпают проклятиями, бьют и даже убивают твоих братьев и сестер и не несут за это наказания, когда твой язык прилипает к горлу при попытке объяснить маленькой дочери, почему она не может пойти в парк, который только что показывали по телевизору, так как парк закрыт для цветных детей... тогда можно понять, почему нам больше ждать невмоготу», – это голос Мартина Лютера Кинга, негритянского священника, выдающегося вождя движения за равенство белых и цветных, убитого расистами в 1968 году.
Два голоса разделяет более чем столетие, но нельзя не заметить, как они схожи.
Капиталисты, которые пришли к власти в США после гражданской войны 1861–1865 годов, ограничились тем, что объявили темнокожих свободными и на бумаге предоставили им те же права, что и белым. Однако до осуществления этих прав было еще далеко. В Соединенных Штатах процветал расизм, когда людей лишали их законных прав, преследовали и унижали на каждом шагу только из-за цвета их кожи, только из-за того, что они принадлежали к черной расе. Освобожденные из рабства негры оказались словно в тюрьме. Вся страна, а особенно Южные штаты, стала тюрьмой для них: повсюду нищета, приниженность, полицейские расправы, бесправие. Капиталистам это было выгодно: бесправным людям можно меньше платить. А самым зловещим проявлением расизма были суды Линча – расправа толпы с помощью виселицы или костра с теми, кто осмеливался поднять голос в защиту своих прав, а порой просто выделялся чувством собственного достоинства. «Соединенные Линчующие Штаты» – так переиначил название своей страны великий американский писатель Марк Твен.
Наша страна давно уже являла миру пример дружбы людей всех наций и рас. Народы Африки освобождались от колониальной зависимости и создавали свои государства. И негры США поднялись на борьбу. В 1950–1960-х годах США потрясло массовое движение за равноправие черных и белых. Сидячие забастовки протеста, «марши свободы», взрывы мятежей в негритянских кварталах больших городов, митинги, собиравшие сотни тысяч людей. Вслед за Мартином Лютером Кингом они повторяли три простых слова: «все», «здесь» и «немедленно» – все права в этой стране и без издевательских «подождите». Пафос проповедника сливался в речах Кинга с призывами политического борца. Черные граждане Америки, говорил он, «покинули долину отчаяния и нашли силы в борьбе», «они не отступят и вместе со своими белыми союзниками будут потрясать тюремные стены, пока стены не рухнут».
Негры добились известных успехов. Теперь мы не увидим в США на воротах парков и пляжей, на дверях кафе, гостиниц, библиотек дощечки с оскорбительными словами «только для белых». Негры и в Южных штатах голосуют на выборах. Они получили должности в правительстве. Не слышно больше о судах Линча.
Но остались нищета, трущобы, безработица. Треть негров живет в трущобах больших городов. Безработных среди темнокожих в два раза больше, чем среди белых. Как и прежде: для людей с черной кожей – худшая работа, худшие жилища, худшие школы.
Бедность негритянских масс – корень зла.
Представь себя бедняком в Америке – все равно с какой кожей. Ты мог бы получить хорошее образование, но оно стоит немалых денег. Ты мог бы, допустим, найти хорошо оплачиваемую работу, но для этого надо получить образование. Ты мог бы покинуть районы трущоб, поселиться в удобном для жизни месте, но для этого (квартиры дороги!) надо иметь высокооплачиваемую работу. Получается заколдованный круг. И он может быть разорван только путем глубокого переустройства всей жизни, всего общественного строя. Коммунисты Америки призывают к единству белых и цветных в борьбе за такое переустройство...
Но вернемся к дяде Тому. Дядя Том как бы покинул страницы романа, в котором образ его пробуждал глубокое сочувствие и звал к борьбе против рабства, и превратился в символ – в символ покорности. Имя его стало нарицательным. Так в Америке стали называть негров, готовых безропотно сносить все унижения и надругательства. Разумеется, борющимся неграм США не по пути с таким «дядей Томом». Поэтому от них можно услышать: «Я никогда не стану дядей Томом». «О нет, дяди Тома из меня не выйдет».
Хотя для нескольких поколений американцев имя дяди Тома было символом покорности, такое стереотипное представление о герое «Хижины» не вполне справедливо. Оно не учитывает такие качества дяди Тома, как отзывчивость, благородство, верность голосу совести. Человек, готовый умереть, но не переступить запрета своей совести, – очень сильный человек.
И не следует, конечно, ставить знак равенства между этим символическим дядей Томом и романом Бичер-Стоу в целом. Роман продолжает выполнять свою добрую миссию на земле.
«Хижина дяди Тома» вышла за границы своей страны, за границы своего времени. Ее живую силу питает не только наше сочувствие положению и борьбе негров Соединенных Штатов и угнетенных людей других стран. В романе бьется незамирающий пульс простого и великого завета гуманности: «Не унижай человека! Никогда не унижай человека!»
1980 г.
Он родился рабом на плантации в Мэриленде, и первое впечатление детства, навсегда оставшееся в его памяти, было таким: в их хижине стонет от боли и ярости человек с залитой кровью головой и разорванной бичами кожей на спине, человек, который казался ему самым сильным на земле, – его отец.
Когда он подрос, мать рассказала ему: надсмотрщик грубо набросился на нее, и муж поспешил ей на помощь. Негр поднял руку на белого человека! Этого было достаточно, чтобы вызвать ярость плантаторов всей округи. Сто ударов бичом и отрубленное правое ухо – таково было наказание. Потом отца продали «вниз по реке» – в низовья Миссисипи, где царил ад, который никто из рабов не выдерживал долго. Сын его больше никогда не видел.
Мальчика звали Джошия. Джошия Хенсон.
Существовали ли на самом деле дядя Том, Элиза, Джордж Гаррис и другие герои этой книги? Правда ли все то, что в ней рассказано о положении негров в Америке? Наверно, у вас возникли эти вопросы. В свое время их задавали и самой Гарриет Бичер-Стоу. Она отвечала, что персонажи ее романа «взяты прямо из жизни», что роман — «мозаика реальных фактов». В образах Джорджа, Элизы и других отразились черты и события из жизни многих людей. А вот в образе дяди Тома, по словам писательницы, она изобразила одного вполне определенного человека. Она назвала его имя. По воле Бичер-Стоу Джошия Хенсон вошел в историю как «подлинный дядя Том».
Передо мной книга, изданная в США в 1859 году. Она называется «Правда удивительнее вымысла». Это рассказ Джошия Хенсона о его жизни, начало которой вам уже известно.
Джошия был еще ребенком, когда хозяин решил продать его семью. Он навсегда запомнил этот день. Запомнил, как мать прижимала его к себе, пока его братьев и сестер распродавали поодиночке. Запомнил, как мать стояла на помосте и в толпе обсуждали ее достоинства и недостатки, словно она была «домашней скотиной». Мать купил некий мистер Рили. И вот уже самого Джошию поставили на помост. «Пока шел торг, моя мать пробралась через толпу и упала к ногам Рили. Она умоляла его купить меня, чтобы не разлучать ее с последним ребенком. И поверьте, этот человек не только остался глухим к ее мольбам, но еще и отбросил ее ударом ноги с такой силой, что моя мать долго не могла подняться».
Джошию купил сосед Рили и оставил в сарае голодного и больного. Встретив вскоре Рили, он предложил ему по дешевке уступить мальчишку. Рили нехотя взял мальчика, обещав взамен пару подков для лошадей, и то лишь при условии, «если этот чертенок не подохнет». На плантации Рили мать выходила сына.
Из Джошии вырос человек недюжинных способностей. Не перечислить всех услуг, оказанных им хозяину. Рили доверил ему управление плантацией. Хенсон сумел удвоить доход с нее. Из-за каких-то нечестных сделок Рили разорился и, чтобы не потерять рабов, решил переправить их в штат Кентукки, на плантацию своего брата. Хенсон повел партию негров. Их путь лежал через штат Огайо, где рабство было отменено. Хенсону советовали распустить рабов, остаться самому на свободе. Он отвечал: «Я христианин, я дал слово хозяину».
Братья Рили по-своему отблагодарили преданного слугу. Они отправили его с одним из молодых Рили «вниз по реке», в Новый Орлеан, поручив молодому человеку сбыть с помощью Хенсона скот и зерно, а потом продать и самого Хенсона. Уже приходил покупатель, договорились о цене, но тут, как пишет Хенсон, «вмешалось провидение»: молодой хозяин свалился в лихорадке. Хенсон выходил его и на руках доставил к родителям. Благодарность? «Меня потрепали по плечу, как хорошо выполнившую свою службу собаку».
И тогда Хенсон наконец понял, «что обязан сделать все, чтобы спасти себя и свою семью из рабства и добиться своих прав». С женой и четырьмя детьми, посадив двух младших в мешок за спиной, падая от голода, Хенсон проделал по лесным дорогам далекий путь из Кентукки в Канаду.
Отныне его жизнь была отдана борьбе за свободу. Он основал поселение беглых рабов в Канаде. Он несколько раз пробирался тайком в Южные штаты и помог бежать двумстам неграм. С помощью сына он научился читать и писать и издал книгу о своей жизни.
Бичер-Стоу изобразила в романе не подлинные события жизни Хенсона, а лишь смысл того периода его жизни, когда он, верный христианскому учению, покорно нес цепи рабства; в угоду своему замыслу она изменила ее конец. Жизнь Джошии действительно была удивительнее вымысла писательницы: раб не погиб на плантации, искалеченный и затравленный, а стал видным общественным деятелем, борцом за свободу своих черных братьев.
Однако история «подлинного дяди Тома», если ее сравнить с романом, поучительна. Она еще раз убеждает, что Бичер-Стоу достоверно изобразила ужасы американского рабства. Но она же свидетельствует, что негры – рабы, наделенные волей и силой характера, не примирялись со своей участью, как дядя Том, а боролись за свободу и счастье, как Джошия Хенсон или как Джордж и Элиза в романе.
Какой она была, Гарриет Бичер-Стоу, самая знаменитая женщина своего времени?
Просто и кратко она описала себя: «Я очень маленького роста, худая, как спичка, и даже в молодости не отличалась красотой». Со старых фотографий на нас смотрит скромно одетая пожилая женщина с доброжелательно-строгим взглядом. Так и хочется сказать – учительница. Она и была учительницей.
Гарриет Бичер родилась в 1811 году в Новой Англии (северо-восточная часть США). Отец ее был священником. Она выросла в семье, где посещать церковь по воскресеньям считалось столь же необходимым, как позавтракать или пообедать, где вечера заканчивались чтением Библии и каждый день между разговорами о новостях и расходах можно было услышать споры о загробной жизни, грехе и благодати. Религия пронизывала жизнь семьи и навсегда овладела сознанием Гарриет Бичер.
У отца Гарриет было тринадцать детей, и, подрастая, они должны были сами заботиться о себе. Ее старшая сестра открыла школу для девочек. Гарриет поступила в нее и, учась, помогала учить других. В восемнадцать лет она стала учительницей.
В ее семье все были противниками рабства. Но в Новой Англии рабства давно не было, да и негров жило немного. Гарриет с детства понимала несправедливость рабства, но оно оставалось для нее чем-то далеким, малознакомым.
В 1832 году Гарриет с отцом переехала в город Цинциннати.
Город стоял на берегу Огайо, а река служила границей. Границей между Северными штатами, где рабство было уничтожено и бурно развивался капитализм, и Южными, где миллионы рабов трудились на хлопковых, табачных, сахарных плантациях, гибли под бичами, продавались и покупались наравне с прочим движимым имуществом.
Рабство приблизилось вплотную. Атмосфера Юга, накаленная жаром страданий и пламенем неугасимой борьбы против гнета, достигала Цинциннати, проникала в жизнь семьи Бичер. Она обжигала совесть.
Гарриет Бичер скрывала в своем доме беглых невольников, спасала их от преследователей, открыла домашнюю школу для негритянских детей, а когда натравленная рабовладельцами толпа устроила в городе негритянский погром, с гневом говорила: «Будь я мужчиной, я вооружилась бы и отстреливалась бы из окна».
Гарриет Бичер вышла замуж за Кельвина Стоу, священника, преподавателя семинарии. Все имущество ее мужа составлял шкаф с книгами. «Мой муж, – шутила она, – богат одной ученостью». Один за другим стали появляться дети. И вместе с ними болезни, нужда.
Бичер-Стоу попробовала писать. Она стала посылать очерки и заметки в журналы Нью-Йорка. К ее удивлению, их охотно печатали, и это помогало сводить концы с концами.
В романе нарисована сценка – миссис Бэрд среди своих детей: «Том, оставь дверную ручку! Мэри, Мэри! Не тяни кошку за хвост — ей больно! Джим, нельзя лазить на стол!» Бичер-Стоу изобразила то, что повседневно окружало ее дома. Разрываясь между кухней и детской, в вечных заботах о детях, о хозяйстве, о деньгах, она умудрялась писать. Иногда примостившись у кухонной плиты и положив на колени атлас с листом бумаги...
В те годы, когда никому не известная жена священника боролась с нуждой и растила семерых детей, в стране поднялось народное движение против рабства. Противников рабства сплотил молодой журналист Уильям Ллойд Гаррисон. Человек с невозмутимо-серьезным лицом и тихим, мелодичным голосом, он обладал сильной волей и сердцем, готовым, кажется, вместить боль и страдания всех людей с черной кожей. Его слова звучали, как клятва: «Пусть трепещут южные угнетатели, пусть трепещут их северные защитники, пусть трепещут все враги гонимых черных... Я не стану увиливать, не буду прощать, не отступлю ни на шаг – и меня услышат».
Гаррисона услышали. Сначала передовые люди – интеллигенты: проповедники, журналисты, писатели — и белые и негры. А затем и всё более широкие круги американского народа.
«Abolution» — так пишется по-английски слово, означающее «отмена», «уничтожение». Речь шла об отмене рабства. Сторонников немедленного уничтожения рабства стали называть аболиционистами.
Аболиционисты выступали в обстановке вражды и преследований. Против них были не только плантаторы и их приверженцы. Против них были люди, не извлекавшие никакой выгоды из рабства, но с детства зараженные неприязнью к неграм, воспитанные в убеждении, что цветом кожи определяется достоинство человека. И таких, надо признать, сначала было большинство.
Аболиционистов травили, избивали, сажали в тюрьмы, линчевали.
Они не сдавались. Они страстно обличали рабство на митингах, в газетах, помогали рабам бежать из Южных штатов.
«Тысяча рабов в год исчезает бесследно! – бушевал лидер рабовладельцев Кальхун. – Можно подумать, что их уносит какой-то подземный поезд!»
«Подземная железная дорога» – так аболиционисты и назвали свою систему помощи неграм, которые бежали из Южных штатов. «Подземная дорога» имела свои «станции» – дома, где укрывали беглых, свои «поезда» – группы беглых рабов, своих «кондукторов» – руководителей и проводников.
Но с помощью «подземной дороги» всех рабов вывезти с Юга было невозможно. Как же добиться свободы для всех?
Гаррисон был глубоко верующим человеком. Он ссылался на Библию. Он взывал к христианскому милосердию. Он обращался к совести людей. Он хотел пробудить совесть народа, даже совесть рабовладельцев, надеясь, что это позволит покончить с рабством. Гаррисон и его друзья были против применения силы, против восстания. Они не понимали, что заставить рабовладельцев отказаться от их «живой собственности» можно только вооруженной борьбой.
Религию использовали и рабовладельцы. Их проповедники твердили, что негры-де прокляты богом и осуждены им на безропотное служение белым. Они внушали рабам, что если те не будут послушно выполнять все повеления хозяев, то их ждут вечные мучения в аду.
Господь бог всегда играл роль флюгера, который послушно поворачивался в ту сторону, в какую угодно было людям.
Не все аболиционисты были согласны с Гаррисоном.
На митингах гремел голос человека, которого называли «самым великим оратором Америки». Отбросив львиную гриву волос, гордо подняв бронзовое лицо, он восклицал: «О, я рад был бы услышать, что рабы Юга восстали и что те черные руки, которые были заняты его украшением, сеют там смерть и разрушение!» Оратора звали Фредериком Дугласом. На спине Дугласа навсегда сохранились глубокие шрамы – следы плети, доходившей до самых костей. Беглый раб, он стал выдающимся публицистом, самым замечательным руководителем негров Америки (по признанию Бичер-Стоу, черты его духовного облика и некоторые факты из его жизни нашли отражение в образе Джорджа Гарриса).
Еще решительнее был настроен фермер Джон Браун. Он не ограничивался призывами. Он был непреклонен в своем стремлении к справедливости. Не останавливался ни перед чем. Старый Браун стал готовить восстание рабов. В 1859 году (это было уже после появления «Хижины») он поднял восстание, но был разбит и схвачен рабовладельцами. Джон Браун взошел на виселицу, бросив слова: «Только кровь смоет великое преступление этой грешной страны». Он имел в виду рабство негров.
Гарриет Бичер-Стоу по своим взглядам была близка Гаррисону. Она уповала на силу убеждения. Ей были чужды мысли о восстании, о насильственном сокрушении рабства. Но всей душой, всеми помыслами она была на стороне угнетенных негров.
Сцены унижений и страданий невольников отпечатывались в ее сердце, как клеймо отпечатывается на теле раба. В душе ее созревал пламень, готовый прорваться наружу. Не хватало повода, толчка.
В 1850 году правительство США, послушное воле рабовладельцев, издало закон о беглых рабах. Закон предписывал вернуть в рабство всех негров, бежавших в Северные штаты. Отныне для негров в США не было спасения из рабства. Закон о беглых рабах вызвал в стране бурю: сказались многолетние усилия аболиционистов изменить мнения и взгляды людей. Охваченная общим возмущением, Бичер-Стоу взялась за перо.
Она писала быстро. В одном нью-йоркском еженедельнике из номера в номер появлялись главы «Хижины дяди Тома». В 1852 году роман вышел отдельным изданием.
Две линии развиваются в романе: история дяди Тома и история Джорджа и Элизы. Их злоключения почти не связаны между собой. Они только вызваны одним событием: «добрый» рабовладелец мистер Шелби, оказавшись в долгах, продает своего верного слугу Тома и сына преданной служанки Элизы. Начинается тернистый путь дяди Тома и борьба Джорджа и Элизы за свободу и счастье.
Попутно мы знакомимся с другими действующими лицами – черными и белыми, рабами и плантаторами.
Как живо они изображены! Балагур и хвастун Сэм, весело дурачащий осмотрительного и хитрого работорговца Гейли; напыщенный камердинер Адольф, гордый своим лакейским фраком; тетушка Хлоя, хлопотунья и мастерица; маленькая дикарка Топси с ее поруганным, растоптанным жестокостью детством, сумевшая сохранить обаятельное лукавство и сердечную нежность; старая, высохшая от горя Пру с ее трагической судьбой – у нее отняли всех детей, а младшего на глазах у матери заморили голодом. Даже тех, кто ненадолго появляется перед читателями, трудно забыть.
Плантаторы в романе также не похожи один на другого. Шелби не заставляет своих рабов истекать кровью, как изверг Легри, а Сен-Клер – человек с широкими и гуманными взглядами. И тем не менее Шелби продает Тома; Сен-Клер, не успев освободить его, обрекает на новые страдания, а Легри без долгих раздумий забивает его до смерти. Бичер-Стоу сумела возвыситься до мысли, что рабовладельцы, какими бы душевными качествами они ни обладали, вольно или невольно творят зло, ибо зло заключено не столько в людях, сколько в самой системе, превращающей одного человека в собственность другого.
Страницы романа, в котором происходит так много трагического, щедро освещены юмором – теплым, добродушным, когда речь идет о невольниках, и приобретающим едкость сатиры, когда он направляется против поработителей. Вот одна только реплика – ответ плантатора Гарриса, уводящего Джорджа с фабрики: «Джордж принадлежит мне, и я волен делать с ним что угодно! Мы живем в свободной стране, сэр!»
Эти слова по сей день разят Соединенные Штаты – страну, где свобода прикрывает насилие.
Вернемся к главным героям. Джордж Гаррис с его прирожденными способностями сумел самостоятельно овладеть грамотой, даже стать изобретателем. Мужественный, гневный, он готов с оружием в руках постоять за свою честь и свободу: «Потерпи»? Разве я мало терпел? Нет, довольно терпеть! Довольно!.. «Положись на бога»? Я не могу положиться на бога, если он допускает такую несправедливость!»
Дядя Том, добрый и великодушный, остается покорным и кротким. Он твердит: «Надо терпеть и ждать! Нести свой крест до конца! Господи, научи нас любить врагов своих!»
Том и Джордж – антиподы, противоположности. Можно было ожидать, что между ними завяжется спор и писательница вынуждена будет решительно стать на сторону Джорджа или на сторону Тома. Однако этого не происходит.
Сначала кажется, что Гарриет Бичер-Стоу стоит на стороне дяди Тома и проповедует пассивность, покорность. Ведь дядя Том повторяет христианские заветы, дорогие и самой Бичер-Стоу. С умилением описывает она дружбу дяди Тома и маленькой Евы. Ей, безусловно, хотелось, чтобы между рабами и рабовладельцами установились отношения братства и любви (словно можно полюбить плеть, если даже ее до поры не пускают против тебя в ход); ей хотелось, чтобы плантаторы сами освободили своих рабов, как это делает в романе молодой Джордж Шелби (словно можно было ожидать такого же бескорыстия от Саймона Легри и ему подобных, для которых: «Негр издох – подумаешь, важность!»).
Но призыв к любви и совести не застилал в глазах Бичер-Стоу главного – необходимости добиться свободы. Любовь и братство могли послужить только ступенью к освобождению. Если же они не найдут отклика, то остается протест и борьба. Если рабовладельцы не дадут рабам свободы, то рабы вынуждены будут сами добиваться ее, и их нельзя за это осудить.
В самом деле, разве Бичер-Стоу не обрисовала с таким сочувствием мятежного Джорджа, разве не показала, что его борьба неизбежна и оправданна, разве не завершила роман тем, что именно Джордж и Элиза, а не дядя Том выходят победителями?
Да и образ дяди Тома задуман писательницей не для проповеди покорности и примирения с рабством.
Кстати сказать, дядя Том, если задуматься, не такой уж беспредельно покорный человек. Он отказывается бежать сам, но одобряет побег Касси и Эммелины. Он покорен хозяину лишь до той грани, пока не задета его совесть. Он мог бы выдать Касси, купить этим жизнь и проявить себя до конца послушным воле Легри, как какие-нибудь Сэмбо и Квимбо. Он предпочитает умереть, не запятнав совесть предательством.
Умирая, дядя Том предстает перед читателями в терновом венце мученика. Выходит, что даже самые кроткие, свято следующие христианскому учению рабы обречены на гибель, если только хотят остаться людьми. Невозможно быть христианином и оставаться рабом или рабовладельцем. Рабство не совместимо с христианством – вот что хотела сказать Бичер-Стоу образом дяди Тома, всем своим романом. В ее представлении и в представлении многих ее религиозных читателей того времени это был самый сильный аргумент против рабства.
Однако незаметно для себя Бичер-Стоу, верная жизненной правде, сказала больше, чем хотела. Она вынесла приговор не только рабству, но и религии. Сравнивая судьбы Джорджа и Тома, мы убеждаемся, что религия в жизни Тома сыграла самую пагубную роль, что христианское смирение бесплодно и может принести только вред.
Роман Бичер-Стоу появился в предгрозовой обстановке. Рабство сковывало развитие страны, все сильнее мешало капиталистам, фермерам, рабочим. В Соединенных Штатах назревала гражданская война.
В своей «второй жизни» дядя Том – литературный герой оставался покорным рабом, проповедующим смирение. Но в обстановке тех лет образ доброго и кроткого человека, погибающего под плетьми рабовладельца, оказался наполненным мятежной взрывчатой силой. Гибель Тома переносила спор между защитниками и противниками рабства за рамки книги, в самую жизнь. Она взывала к отмщению.
«Хижина дяди Тома» вышла в свет, и произошло то, что и не грезилось ее скромному автору. Словно взметнулся вихрь, подхвативший всех: миллионы людей бросились жадно читать ее книгу.
Роман потряс читателей. Одно издание следовало за другим. Типографии работали на полную мощность. Ежедневно сотни экземпляров поступали в книжные лавки. Их не хватало. Сто двадцать изданий появилось в Америке в первый же год. Роман напечатали в Англии. Полтора миллиона экземпляров сразу же разошлись в Англии и ее владениях. Роман перевели на тридцать семь языков. «Хижина» покорила мир. Такого успеха не знало, кажется, ни одно художественное произведение в истории. «Хижину» читали, не стесняясь слез. Ее читали, сжимая кулаки. Сколько новых борцов против рабства родилось в эти дни! Сколько людей отказались от своих предрассудков! Соединенные Штаты сделали шаг к гражданской войне.
К Бичер-Стоу пришла слава. Она совершила путешествие по Европе. Оно превратилось в триумф. Ее окружали толпы. Стекались пожертвования на дело освобождения рабов. Повсюду слышались слова признательности. Бедняки Англии обратились к Бичер-Стоу с письмом, прося ее написать такую же правдивую и сильную книгу об их бедственной жизни. Роман пробуждал возмущение любым видом гнета, любой общественной несправедливостью. Его горячо приняли в России, где в это время развернулась борьба за уничтожение крепостного права.
В 1860 году президентом США был избран Авраам Линкольн, мудрый и справедливый человек, сын бедного фермера, противник рабства. Рабовладельцы ответили мятежом. Южные штаты отделились от Северных и начали против них войну. «Дом расколот надвое», – сказал президент Линкольн.
Война превратилась в борьбу за освобождение рабов, справедливую, народную. Солдаты Севера, идя в бой, распевали песню о Джоне Брауне. «Дух Джона Брауна шествует перед нами», – пели они.
Сражения были ожесточенными. На полях оставались горы трупов. Четыре года – с 1861 по 1865 год – лилась кровь. Соединенные Штаты потеряли тогда больше людей, чем за все годы второй мировой войны. Только так удалось добиться уничтожения рабства.
В 1862 году президент Линкольн принял в Белом доме Гарриет Бичер-Стоу. «Так вот та маленькая женщина, которая вызвала эту большую войну!» – приветствовал он писательницу.
Президент, конечно, пошутил. Для войны было много более существенных причин, чем появление «Хижины дяди Тома». Главная заключалась в том, что капиталисты Севера, разбогатев и окрепнув, не желали больше терпеть засилье рабовладельцев, хотели править страной сами. Но в войне и в победе роман Бичер-Стоу сыграл выдающуюся роль. В «доме, расколотом надвое», кроткий и тихий Том и великий бунтарь Джон Браун оказались под одним и тем же боевым знаменем. Недаром поэт-аболиционист Оливер Уенделл Холмс писал:
Чрез весь конфликт в строю одном
Прошли Джон Браун и дядя Том.
...Гарриет Бичер-Стоу прожила долгую жизнь. Она умерла в 1896 году, успев написать еще много книг. Но ни одна из них не имела такого успеха и такого значения, как «Хижина дяди Тома». Лев Толстой считал этот роман образцом высокой литературы, рожденной любовью к человечеству.
Прочитав «Хижину дяди Тома», мы невольно думаем о тех, кого называют в Америке «потомками дяди Тома», – о судьбах граждан Соединенных Штатов с черной кожей, об их сегодняшнем дне.
Обращаясь к юным читателям своего романа, Бичер-Стоу писала: «Когда вы станете взрослыми, бесчеловечное предубеждение белых против племен другого цвета кожи уже не будет существовать».
С тех пор стали взрослыми дети, читавшие роман при жизни Бичер-Стоу, дети этих детей, их внуки и даже их правнуки. И что же?
Прислушайтесь к двум голосам:
«Потерпи»? Нет, довольно терпеть! Довольно!» – это голос Джорджа Гарриса, раздавшийся со страниц «Хижины дяди Тома».
«Подождите»? Для тех кто не испытывал унижений на своей собственной шкуре, говорить «подождите» легко. Но когда тебе приходилось видеть злобную толпу, линчующую твоих отца и мать, когда ты видел, как злобные полицейские осыпают проклятиями, бьют и даже убивают твоих братьев и сестер и не несут за это наказания, когда твой язык прилипает к горлу при попытке объяснить маленькой дочери, почему она не может пойти в парк, который только что показывали по телевизору, так как парк закрыт для цветных детей... тогда можно понять, почему нам больше ждать невмоготу», – это голос Мартина Лютера Кинга, негритянского священника, выдающегося вождя движения за равенство белых и цветных, убитого расистами в 1968 году.
Два голоса разделяет более чем столетие, но нельзя не заметить, как они схожи.
Капиталисты, которые пришли к власти в США после гражданской войны 1861–1865 годов, ограничились тем, что объявили темнокожих свободными и на бумаге предоставили им те же права, что и белым. Однако до осуществления этих прав было еще далеко. В Соединенных Штатах процветал расизм, когда людей лишали их законных прав, преследовали и унижали на каждом шагу только из-за цвета их кожи, только из-за того, что они принадлежали к черной расе. Освобожденные из рабства негры оказались словно в тюрьме. Вся страна, а особенно Южные штаты, стала тюрьмой для них: повсюду нищета, приниженность, полицейские расправы, бесправие. Капиталистам это было выгодно: бесправным людям можно меньше платить. А самым зловещим проявлением расизма были суды Линча – расправа толпы с помощью виселицы или костра с теми, кто осмеливался поднять голос в защиту своих прав, а порой просто выделялся чувством собственного достоинства. «Соединенные Линчующие Штаты» – так переиначил название своей страны великий американский писатель Марк Твен.
Наша страна давно уже являла миру пример дружбы людей всех наций и рас. Народы Африки освобождались от колониальной зависимости и создавали свои государства. И негры США поднялись на борьбу. В 1950–1960-х годах США потрясло массовое движение за равноправие черных и белых. Сидячие забастовки протеста, «марши свободы», взрывы мятежей в негритянских кварталах больших городов, митинги, собиравшие сотни тысяч людей. Вслед за Мартином Лютером Кингом они повторяли три простых слова: «все», «здесь» и «немедленно» – все права в этой стране и без издевательских «подождите». Пафос проповедника сливался в речах Кинга с призывами политического борца. Черные граждане Америки, говорил он, «покинули долину отчаяния и нашли силы в борьбе», «они не отступят и вместе со своими белыми союзниками будут потрясать тюремные стены, пока стены не рухнут».
Негры добились известных успехов. Теперь мы не увидим в США на воротах парков и пляжей, на дверях кафе, гостиниц, библиотек дощечки с оскорбительными словами «только для белых». Негры и в Южных штатах голосуют на выборах. Они получили должности в правительстве. Не слышно больше о судах Линча.
Но остались нищета, трущобы, безработица. Треть негров живет в трущобах больших городов. Безработных среди темнокожих в два раза больше, чем среди белых. Как и прежде: для людей с черной кожей – худшая работа, худшие жилища, худшие школы.
Бедность негритянских масс – корень зла.
Представь себя бедняком в Америке – все равно с какой кожей. Ты мог бы получить хорошее образование, но оно стоит немалых денег. Ты мог бы, допустим, найти хорошо оплачиваемую работу, но для этого надо получить образование. Ты мог бы покинуть районы трущоб, поселиться в удобном для жизни месте, но для этого (квартиры дороги!) надо иметь высокооплачиваемую работу. Получается заколдованный круг. И он может быть разорван только путем глубокого переустройства всей жизни, всего общественного строя. Коммунисты Америки призывают к единству белых и цветных в борьбе за такое переустройство...
Но вернемся к дяде Тому. Дядя Том как бы покинул страницы романа, в котором образ его пробуждал глубокое сочувствие и звал к борьбе против рабства, и превратился в символ – в символ покорности. Имя его стало нарицательным. Так в Америке стали называть негров, готовых безропотно сносить все унижения и надругательства. Разумеется, борющимся неграм США не по пути с таким «дядей Томом». Поэтому от них можно услышать: «Я никогда не стану дядей Томом». «О нет, дяди Тома из меня не выйдет».
Хотя для нескольких поколений американцев имя дяди Тома было символом покорности, такое стереотипное представление о герое «Хижины» не вполне справедливо. Оно не учитывает такие качества дяди Тома, как отзывчивость, благородство, верность голосу совести. Человек, готовый умереть, но не переступить запрета своей совести, – очень сильный человек.
И не следует, конечно, ставить знак равенства между этим символическим дядей Томом и романом Бичер-Стоу в целом. Роман продолжает выполнять свою добрую миссию на земле.
«Хижина дяди Тома» вышла за границы своей страны, за границы своего времени. Ее живую силу питает не только наше сочувствие положению и борьбе негров Соединенных Штатов и угнетенных людей других стран. В романе бьется незамирающий пульс простого и великого завета гуманности: «Не унижай человека! Никогда не унижай человека!»
1980 г.