С. Полоцкая
Читать я научилась задолго до школы. Когда в первом классе учительница показывала буквы, я, выдвинув край книжки из-под парты, уже читала русские сказки.
Чтение было моим любимым занятием. Я читала утром, когда мне заплетали косы, старалась читать во время завтрака. Укладывая тетради и книги в школьную сумку, я невольно заглядывала в раскрывшуюся страницу и надолго застывала над ней. Даже затачивая ножом карандаш, я невольно косила глазами в книжку.
К третьему классу это моё увлечение настолько усилилось, что учительница стала зорко следить, не занята ли я посторонней книгой. Дома тоже чтение мне строго ограничили. Чтобы продлить удовольствие, приходилось пускаться на хитрости.
Всё, о чём я читала, я считала действительными происшествиями. В существовании детей капитана Гранта я совершенно не сомневалась, так же как вполне была уверена, что при желании можно отыскать живых и здоровых, хотя и несколько подросших Чука и Гека.
Конечно, я знала, что эти книги написаны кем-то. Я сама на уроках говорила:
– «Зима» – стихотворение Пушкина... «Детство» – произведение Некрасова.
Но никаких заслуг за людьми, написавшими мои самые любимые книги, я не находила. Просто какой-то Жюль Верн был хорошо знаком с капитаном Грантом и его детьми, поэтому написал всё, как было. Стихами, конечно, рассказывать труднее, но я сама написала бабушке:
С днём рождения поздравляю!
Чашку с блюдечком прилагаю.
Значит, писать рифмованными строчками могут все. Словом, ничего особенного!
Однажды летом я нашла на улице три рубля. Сжав эту смятую бумажку в кулаке, я через несколько минут оказалась в книжном магазине. Толстые томики, о которых я мечтала, стоили дорого, и мне за мои деньги продавец дал для выбора несколько тоненьких книжек. Я открыла одну из них и начала читать.
Описывалась история лошади, которую всю жизнь все обижали. Лошадь звали Холстомер. Я отошла, чтобы не мешать другим покупателям, и тут же забыла о существовании магазина,
улицы и родных, которые ждали меня дома.
Вместе с пегим жеребенком я любовалось зелёными лугами, страдала от разлуки с матерью, мчалась, обгоняя всех, на бегах. Машинально я переступала с ноги на ногу, если меня толкали, и переворачивала страницу за страницей.
Когда старого и больного Холстомера убивали, я почувствовала, что умираю вместе с ним. Мне показалось, что на меня тоже с любопытством смотрят собаки и ждут моей смерти. Сердце сжалось. Я закрыла книгу и пошатнулась. Мне казалось непонятным и неестественным, что я ещё живу, когда Холстомера уже нет на свете. Когда продавец хотел взять из моих рук книгу, я вцепилась в неё, растолкав людей, выбежала из магазина. Я продолжала держать книгу двумя руками и тогда, когда, запыхавшись, села на скамейку в пустынном сквере. Я смотрела на книгу с удивлением.
«Холстомер, Холстомер...»
Я понимала всё точно так же, как и он, словно смотрела его глазами.
«Но как же это могло получиться? – спрашивала я себя.- Кто мог рассказать эту историю? Ведь лошади не говорят».
Я повернула книгу. «Лев Толстой» было написано на обложке. Лео Толстой рассказал мне о Холстомере. Откуда же он узнал? Как понял?
– Мне нужно увидать Льва Толстого! – крикнула я с порога, входя домой. – Мне нужно его спросить...
–Он умер, – сказала, подходя ко мне, бабушка. – Давно. Задолго до твоего рождения. Что с тобой случилось? Успокойся!
Я села тут же, на пороге.
– Ах, мне надо знать... Как, как же он сумел узнать всё, что думал Холстомер?..
– Он сам это придумал, – улыбнулась бабушка.– Тебе же говорили в школе, что книги сочиняются писателями. Ты, я вижу, сегодня познакомилась ещё с одним из них. Лев Толстой знал, как живут лошади, любил их, а всё остальное придумал.
Я пробормотала:
– Сам придумал?..
Неужели можно так придумать? Ведь Холстомер стал мне ближе моего соседа по парте, с которым я сидела рядом три года и не могла понять, почему он весь урок вертится, толкается, дёргает меня за косы. Пожалуй, сегодня Холстомер, рассказав о своих мучениях, помог и мне понять мальчика-соседа.
Однако было ясно, что сам о себе Холстомер рассказать не мог, и я вернулась к бабушке.
– Значит, я познакомилась не с Холстомером, а с писателем? Значит, это совсем не просто быть писателем?
Бабушка посмотрела на меня строго. Потом её глаза стали ласковыми. Она улыбнулась.
– Я до сих пор не меньше тебя удивляюсь писательской силе Льва Толстого... Но даже ему больших трудов стоили его сочинения. Он много учился, много работал... Иногда, чтобы написать несколько строк, ему приходилось читать груды книг, расспрашивать десятки людей, много дней думать...
– Значит, трудно, – сказала я.
Долго ещё не оставляла меня беспокойная мысль: оказывается, пережить всё то, о чём я прочитала, меня заставил не Холстомер, а писатель Лев Толстой, с которым я сегодня познакомилась.
Читать я научилась задолго до школы. Когда в первом классе учительница показывала буквы, я, выдвинув край книжки из-под парты, уже читала русские сказки.
Чтение было моим любимым занятием. Я читала утром, когда мне заплетали косы, старалась читать во время завтрака. Укладывая тетради и книги в школьную сумку, я невольно заглядывала в раскрывшуюся страницу и надолго застывала над ней. Даже затачивая ножом карандаш, я невольно косила глазами в книжку.
К третьему классу это моё увлечение настолько усилилось, что учительница стала зорко следить, не занята ли я посторонней книгой. Дома тоже чтение мне строго ограничили. Чтобы продлить удовольствие, приходилось пускаться на хитрости.
Всё, о чём я читала, я считала действительными происшествиями. В существовании детей капитана Гранта я совершенно не сомневалась, так же как вполне была уверена, что при желании можно отыскать живых и здоровых, хотя и несколько подросших Чука и Гека.
Конечно, я знала, что эти книги написаны кем-то. Я сама на уроках говорила:
– «Зима» – стихотворение Пушкина... «Детство» – произведение Некрасова.
Но никаких заслуг за людьми, написавшими мои самые любимые книги, я не находила. Просто какой-то Жюль Верн был хорошо знаком с капитаном Грантом и его детьми, поэтому написал всё, как было. Стихами, конечно, рассказывать труднее, но я сама написала бабушке:
С днём рождения поздравляю!
Чашку с блюдечком прилагаю.
Значит, писать рифмованными строчками могут все. Словом, ничего особенного!
Однажды летом я нашла на улице три рубля. Сжав эту смятую бумажку в кулаке, я через несколько минут оказалась в книжном магазине. Толстые томики, о которых я мечтала, стоили дорого, и мне за мои деньги продавец дал для выбора несколько тоненьких книжек. Я открыла одну из них и начала читать.
Описывалась история лошади, которую всю жизнь все обижали. Лошадь звали Холстомер. Я отошла, чтобы не мешать другим покупателям, и тут же забыла о существовании магазина,
улицы и родных, которые ждали меня дома.
Вместе с пегим жеребенком я любовалось зелёными лугами, страдала от разлуки с матерью, мчалась, обгоняя всех, на бегах. Машинально я переступала с ноги на ногу, если меня толкали, и переворачивала страницу за страницей.
Когда старого и больного Холстомера убивали, я почувствовала, что умираю вместе с ним. Мне показалось, что на меня тоже с любопытством смотрят собаки и ждут моей смерти. Сердце сжалось. Я закрыла книгу и пошатнулась. Мне казалось непонятным и неестественным, что я ещё живу, когда Холстомера уже нет на свете. Когда продавец хотел взять из моих рук книгу, я вцепилась в неё, растолкав людей, выбежала из магазина. Я продолжала держать книгу двумя руками и тогда, когда, запыхавшись, села на скамейку в пустынном сквере. Я смотрела на книгу с удивлением.
«Холстомер, Холстомер...»
Я понимала всё точно так же, как и он, словно смотрела его глазами.
«Но как же это могло получиться? – спрашивала я себя.- Кто мог рассказать эту историю? Ведь лошади не говорят».
Я повернула книгу. «Лев Толстой» было написано на обложке. Лео Толстой рассказал мне о Холстомере. Откуда же он узнал? Как понял?
– Мне нужно увидать Льва Толстого! – крикнула я с порога, входя домой. – Мне нужно его спросить...
–Он умер, – сказала, подходя ко мне, бабушка. – Давно. Задолго до твоего рождения. Что с тобой случилось? Успокойся!
Я села тут же, на пороге.
– Ах, мне надо знать... Как, как же он сумел узнать всё, что думал Холстомер?..
– Он сам это придумал, – улыбнулась бабушка.– Тебе же говорили в школе, что книги сочиняются писателями. Ты, я вижу, сегодня познакомилась ещё с одним из них. Лев Толстой знал, как живут лошади, любил их, а всё остальное придумал.
Я пробормотала:
– Сам придумал?..
Неужели можно так придумать? Ведь Холстомер стал мне ближе моего соседа по парте, с которым я сидела рядом три года и не могла понять, почему он весь урок вертится, толкается, дёргает меня за косы. Пожалуй, сегодня Холстомер, рассказав о своих мучениях, помог и мне понять мальчика-соседа.
Однако было ясно, что сам о себе Холстомер рассказать не мог, и я вернулась к бабушке.
– Значит, я познакомилась не с Холстомером, а с писателем? Значит, это совсем не просто быть писателем?
Бабушка посмотрела на меня строго. Потом её глаза стали ласковыми. Она улыбнулась.
– Я до сих пор не меньше тебя удивляюсь писательской силе Льва Толстого... Но даже ему больших трудов стоили его сочинения. Он много учился, много работал... Иногда, чтобы написать несколько строк, ему приходилось читать груды книг, расспрашивать десятки людей, много дней думать...
– Значит, трудно, – сказала я.
Долго ещё не оставляла меня беспокойная мысль: оказывается, пережить всё то, о чём я прочитала, меня заставил не Холстомер, а писатель Лев Толстой, с которым я сегодня познакомилась.